Первая часть мерлезонского балета
Что отличает военного от остальных двуногих? Многое отличает! Но прежде всего, я думаю, - умение петь в любое время и в любом месте.
К примеру, двадцать четыре экипажа наших подводных лодок могут в мирное время, в полном уме и свежем разуме, в минус двадцать собраться на плацу, построиться в каре и морозными глотками спеть Гимн Советского Союза.
А в середине плаца будет стоять и прислушиваться, хорошо ли поют, проверяющий из штаба базы, капитан первого ранга.
И прислушивается он потому, что это зачетное происходит пение, то есть - пение на зачет.
И проверяющий будет ходить вдоль строя и останавливаться, и, по всем законам физики, чем ближе он подходит, тем громче в том месте поют, и чем дальше - тем затухаистей.
Для некоторых будет божьим откровением, если я скажу, что подводники могут петь не только на плацу, но и в воскресенье в казарме, построившись в колонну по четыре, обозначая шаг на месте. Это дело у нас называется "мерлезонским балетом".
- На мес-те... ша-го-м... марш!
И пошли. Раз-два-три... Раз-два-три... Раз-два-три...
- Идти не в ногу...
Конечно, не в ногу. А то потолок рухнет. Обязательно рухнет. Это же наш потолок, в нашей казарме... всенепременнейше рухнет... Раэ-два-три... Раз-два-три...
Так мы всегда к строевому смотру готовимся: к смотру с песней; маршируем на месте и песню орем. Отрабатываемся.
Спрашиваем только:
- Офицеры спереди? Нам говорят:
- Спереди, спереди, становитесь. Становимся спереди и начинаем выть:
- Мы службу отслужим, пойдем по домам...
- Отставить петь! Петь только по команде! Раз-два-три...
Правофланговым у нас рыжий штурман. Он у нас ротный запевала. Он прослужил на флоте больше, чем я прожил, уцелел каким-то чудом, и на этом основании петь любил.
Как он поет, это надо видеть. Я видел: лицо горит, - на нем, на лице, полно всякой мимики; эта мимика устремляется вверх и, дойдя до какой-то эпической точки, возвращается вниз - ать-два, ать-два! Глотка луженая, в ней - тридцать два зуба, из которых только тринадцать - своих.
- За-пе-ва-й! - подается команда, и тут штурман как гаркнет:
- И тогда! Вода нам как земля! А мы подхватываем:
- И тогда... нам экипаж семья... И тогда любой из нас не против... Хоть всю жизнь... служить в военном флоте...
Песню для смотра мы готовим не одну, а две. В те времена недалекие песни пелись флотом задорные и удивительные. Вот послушайте, что мы пели в полном уме и свежем разуме:
- Если решатся враги на войну... Мы им устроим прогулку по дну... Северный флот... Северный флот... Северный флот... не подведет... И еще раз...
- Северный флот... плюнь ему в рот, Северный флот...не подведет... Ну, конечно, "плюнь ему в рот" - это наша отсебятина, но насчет всего остального - это, извините, к автору.
Правда, положа руку на сердце, надо сказать, что нам, на нашем экипаже, еще хорошо живется. Грех жаловаться. Мы хоть и в воскресенье уродуемся, но все же все это происходит до обеда, и нас действительно домой отпускают, если мы поем прилично, а вот за стенкой у нас живет экипаж Чеботарева - "бешеного Чеботаря", вот там - да-а! Там - кино. Финиш! Перед каждым смотром, каждое воскресенье, они, независимо от качества пения, поют с утра и до 23-х часов. В 23.00 - доклад, и в 23.30 - по домам!
А дома у них в соседней губе. Туда пешком бежать - часа четыре. А в 8 часов утра, будьте любезны, - опять в ствол. Вот где песня была! Вот где жизнь! И койки у нас за стенкой дрожали и с места трогались, когда через переборку звенело:
- Северный флот... Северный флот... Северный флот... не подведет...